Неточные совпадения
Он издавна привык думать, что
идея — это форма организации фактов, результат механической деятельности разума, и уверен был, что
основное человеческое коренится в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина и других этого рода.
«Я слишком увлекся наблюдением и ослабил свою волю к действию. К чему, в общем и глубоком смысле, можно свести
основное действие человека, творца истории? К самоутверждению, к обороне против созданных им
идей, к свободе толкования смысла “фактов”».
Основная метафизическая
идея, к которой я пришел в результате своего философского пути и духовного опыта, на котором был основан этот путь, это
идея примата свободы над бытием.
Углубление моего философского познания привело меня к
идее объективации, которую я считаю для себя
основной и которую обыкновенно плохо понимают.
Но
основные толстовские мотивы и
идеи можно уже найти в ранней повести «Казаки», в «Войне и мире» и «Анне Карениной».
Основной оказывается не
идея свободы, а
идея Софии.
Основной его социальной
идеей было противоположение национального богатства и народного благосостояния.
Он остается верен
основной русской
идее Богочеловечества.
И, наконец, Чаадаев высказывает мысль, которая будет
основной для всех наших течений XIX в.: «У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть
идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».
Он окончательно разочаровывается в своей теократической утопии, не верит более в гуманистический прогресс, не верит в свое
основное — в богочеловечество, или, вернее,
идея богочеловечества для него страшно суживается.
Идею Троичности считают исключенной законом тождества,
основным законом мышления.
Процесс истории привел человечество XIX века к
идее прогресса, которая стала
основной, вдохновляющей, стала как бы новой религией, новым богом.
— У меня это idée fixe, [Навязчивая
идея (франц.).] и я все подвожу к этому подготовлению: много тут
основных начал, несознательно ведущих к желаемым изменениям, без которых нет блага под луной.
Нередко оказывается, что писатель, которому долго приписывали чрезвычайную глубину
идей и от которого ждали чрезвычайного и серьезного влияния на движение общества, обнаруживает под конец такую жидкость и такую крохотность своей
основной идейки, что никто даже и не жалеет о том, что он так скоро умел исписаться.
Наконец (фр.).] чувства изящного никакого, то есть чего-нибудь высшего,
основного, какого-нибудь зародыша будущей
идеи… c’était comme un petit idiot.
Эти-то три возвышенные
идеи — истинного, доброго и прекрасного — составляют три
основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, — служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика.
— О, не беспокойтесь! в этом я совершенно уверен. В том-то и состоит
основная мысль, что Татьяна Ивановна способна завести амурное дело решительно со всяким встречным, словом, со всяким, кому только придет в голову ей отвечать. Вот почему я и взял с вас предварительно честное слово, чтоб вы тоже не воспользовались этой
идеей. Вы же, конечно, поймете, что мне бы даже грешно было не воспользоваться таким случаем, особенно при моих обстоятельствах.
Эта глава именно показывает, что автор не вовсе чужд общей исторической
идеи, о которой мы говорили; но вместе с тем в ней же находится очевидное доказательство того, как трудно современному русскому историку дойти до сущности, до
основных начал во многих явлениях нашей новой истории.
Определяя прекрасное как полное проявление
идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию
основного понятия о прекрасном.
О, как хороша была бы гегелевская эстетика, если бы эта мысль, прекрасно развитая в ней, была поставлена
основною мыслью, вместо фантастического отыскивания полноты проявляемой
идеи!].
Но если под прекрасным понимать то, что понимается в этом определении, — полное согласие
идеи и формы, то из стремления к прекрасному надобно выводить не искусство в частности, а вообще всю деятельность человека,
основное начало которой — полное осуществление известной мысли; стремление к единству
идеи и образа — формальное начало всякой техники, стремление к созданию и усовершенствованию всякого произведения или изделия; выводя из стремления к прекрасному искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству
идеи и формы.
Из этого
основного воззрения следуют дальнейшие определения: прекрасное tcnm
идея в форме ограниченного проявления; прекрасное есть отдельный чувственный предмет, который представляется чистым выражением
идеи, так что в
идее не остается ничего, что не проявлялось бы чувственно в этом отдельном предмете, а в отдельном чувственном предмете нет ничего, что не было бы чистым выражением
идеи, Отдельный предмет в этом отношении называется образом (das Bild).
Лучше рассмотрим одну из тех
идей, из которых возник столь странный упрек прекрасному в действительности,
идею, составляющую одно из
основных воззрений господствующей эстетики.
Я не буду говорить о том, что
основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления
идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
[Одна из
основных «
идей» хлыстовства — вера в постоянное земное перевоплощение как всех ипостасей «троицы», так и «божьей матери».
Таким образом, федоровский «проект», понятый даже в самом широком и неопределенном смысле как общая
идея участия человека в воскресении мертвых, сохраняет
основные свои особенности, отличается экономизмом и магизмом.
Мифотворческий характер философии открытое выражение находит у Платона, который с соблазнительным для философов безразличием и как будто с преднамеренной беспорядочностью от вершин диалектического исследования переходит к мифу и даже самые
основные свои
идеи нередко выражает мифом, предоставляя комментаторам решать вопрос, как следует относиться к такого рода изложению, серьезно ли Платон говорит или шутит.
Иначе говоря, лишь с другого конца Аристотель приходит к той же
основной характеристике мира
идей, какую он имеет у Платона, к признанию его трансцендентно-имманентности или же имманентно-трансцендентности: идеи-формы суть семена, которые, каждое по роду своему, творчески произрастают в становлении, обусловливаемом аристотелевской ΰλη [Материя (греч.).].
Основная трудность, которая встала при этом перед Платоном, состоит в антиномически двойственной природе, трансцендентно-имманентном характере мира
идей.
Становление, генезис, есть путь от умопостигаемой идеи-потенции (δύναμις) к
идее, осуществляемой в явлении (ενεργεία), в этом
основном для Аристотеля различии между потенциальностью и актуальностью и намечаются оба полюса платоновского учения о двух мирах, идеальном и эмпирическом.
От апофатического богословия Эриугена делает переход к катафатическому; с
основными его
идеями мы еще встретимся ниже.
Здесь возникает
основной, можно сказать даже роковой, вопрос софийной космологии, в сущности, поставленный уже Аристотелем: что же представляет собой этот мир, как не бессмысленное и ненужное повторение мира
идей, его удвоение? В чем состоит творческий акт, которым создается мир как нечто новое?
Если брать эти понятия в статической неподвижности, застывшими в логические кристаллы, то
основное понятие религии,
идея Божества, есть вообще лишь явное недоразумение, очевидное для всякого, обладающего логической грамотностью, это — горячий лед, круглый квадрат, горький мед.
Основной вопрос познания вовсе не есть познание
идей о Боге, а познание Самого Бога, т. е. познание в духе и самого духа.
Но из этих
основных христианских
идей не были сделаны все антропологические выводы.
Мы сталкиваемся с
основной антиномией, которую переживает душа, когда ее мучит вопрос об аде: свобода человека, свобода твари не допускает принудительного, детерминированного спасения и свобода же восстает против
идеи ада как рока.
Так можно формулировать
основную этическую проблематику: может ли быть
идея добра целью человеческой жизни и источником всех жизненных оценок?
Никакого
основного стержня, никакой руководящей
идеи, никаких обобщений.
Основное столкновение было между
идеей империи, могущественного государства военно-полицейского типа, и религиозно-мессианской
идеей царства, которое уходило в подземный слой, слой народный, а потом в трансформированном виде в слой интеллигенции.
В теократической идеологии Достоевского нет ничего особенно оригинального и есть много противоречащего его самым
основным и действительно оригинальным религиозным
идеям.
Идея свободы всегда была
основной для моего религиозного мироощущения и миросозерцания, и в этой первичной интуиции свободы я встретился с Достоевским как своей духовной родиной.